Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[15-11-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомГость недели - Алла Розенфельд, куратор крупнейшей в мире коллекции советского нонконформистского искусства в Нью-Джерси. Истинная биография Мао-цзедуна. Диалог о битниках. Далай-лама в Вашингтоне: наука медитацииВедущий Александр Генис
Александр Генис: Выставка "Россия!", о которой мы уже не раз говорили в осенних выпусках "Американского часа", продолжает свою, я бы сказал, триумфальную работу. По предварительным итогам она, предсказывают бухгалтеры, окажется наиболее коммерчески успешной в истории музея Гуггенхайма. Об этом легко судить уже по очереди, которая не иссякает, несмотря на непривычно дорогие - 18-долларовые - билеты. На днях, решив обойти толпу, чтобы насмотреться впрок (когда еще в Нью-Йорк привезут такое!), я отправился на выставку будним утром, но оказался в шумной компании многочисленных школьников. Им, как и американским критикам, больше всего понравились "Бурлаки". Только один парень все недоумевал: 'Which one is Jesus?'. Экскурсовод терпеливо объяснила, что Репин изобразил совсем другую историю, поэтому Христа здесь нет. Но я, на всякий случай, пересчитал всех 11 бурлаков. Одного явно не хватало... Как всегда это бывает, по-настоящему успешная выставка вылилась за пределы музея, чтобы вызвать ажиотажный интерес к русскому искусству. В городе проходят конференции, чтения, выступления художников, параллельные и - даже - альтернативные выставки. Широко разлившаяся волна русской моды перебралась и на не такие уж близкие окрестности, чтобы напомнить о самой большой в мире коллекции советского нонконформистского искусства, которой владеет музей нью-джерсийского Ратгерс-колледжа. Сегодня в гостях "Американского часа" главный куратор этого уникального собрания искусствовед Алла Розенфельд. Алла Розенфельд: Нортон Додж является профессором экономики, и он ездил в Россию начиная с 50-х годов, когда он писал свою диссертацию о роли женщины в советской экономике. Эту коллекцию он создавал в течение многих лет. Вначале он сам коллекционировал эти работы, а потом он привлек большое количество друзей, художников, дилеров, которые помогали ему приобретать работы для этой коллекции. Александр Генис: Насколько полна коллекция? Чего-то не хватает? Чем вы особенно сильны? Алла Розенфельд: Коллекция Нортона Доджа ограничена определенными временными рамками. Согласно его идее, он коллекционировал только работы созданные в России до конца 80-х годов. Александр Генис: То есть, пока была советская власть? Алла Розенфельд: Совершенно верно. Его идея - создать коллекцию, которая бы отражала искусство страны, которой больше не существует. Александр Генис: Этакая Атлантида Художественная. Алла Розенфельд: Совершенно верно. Поэтому мы приобретаем более современные работы, но, в основном, наша коллекция ограничена периодом с 50-х до конца 80-х годов. Нортон Додж не собирал коллекцию, основываясь на своем вкусе. Он собирал почти все, что ему попадалось на его пути. И, благодаря этому, в коллекции представлены совершенно разные жанры, разные направления и многие художники. Несколько имен. Булатов, Брускин, Комар и Меламид. Причем, художники не только из Москвы и Ленинграда, но и из разных республик бывшего Советского Союза. Это самая большая в мире коллекция нонконформистского искусства. В нашей коллекции сейчас находится более 20 000 работ. Александр Генис: То есть, ничего похожего в самой России нет? Алла Розенфельд: Нет, ничего похожего в самой России нет. Конечно же, в Русском музее и в Третьяковской галерее есть работы этого периода и тех же самых художников, которые представлены у нас в коллекции, но как, наверное, вам известно, в то время русские музеи либо не собирали эти работы вообще, либо они относились скептически к этому искусству, и, поэтому, они не коллекционировали эти работы в таком масштабе, как Нортон Додж. Александр Генис: Алла, именно это позволяет задать очень любопытный вопрос. У вас компактная коллекция целого периода в искусстве одной культуры. Что делает ее специфической, уникальной, что отличает ее от всех других живописных, художественных манер 20-го века? Алла Розенфельд: Мы как раз именно это и хотели показать в нашей постоянной экспозиции - чем эта коллекция отличается от любой коллекции просто современного искусства. Поэтому в нашей постоянной экспозиции мы сделали упор на политической стороне. Мы показали работы соцарта. Я считаю, что это очень важное направление в искусстве нонконформизма, и это то, что является очень важной частью этой коллекции. Александр Генис: Насколько американским зрителям понятен этот контекст? Алла Розенфельд: Интересно, что когда приходят посетители из России, то обычно им не надо объяснять контекст, но они с трудом понимают работы абстрактного порядка или сюрреалистические работы. Потому что они не росли в контексте современного искусства. Они понимают темы, которые волновали этих художников, но они не могут воспринимать должным образом именно современное искусство. В отличие от американцев, которые наоборот очень легко воспринимают абстрактные работы, сюрреалистические работы, хотя и очень часто говорят, что это повторение того, что было на Западе много лет назад. Но для американцев вот этот локальный контекст совершенно непонятен. Александр Генис: Теперь несколько слов о Вагриче. Что за экспозиция здесь? Как вы к ней относитесь? Алла Розенфельд: У нас в музее есть экспозиция, которая построена на тематическо-хронологическом принципе. Это постоянная экспозиция. И, кроме этого, мы постоянно делаем временные выставки из коллекции, а также показываем небольшие персональные выставки. И вот работы Вагрича Бахчаняна у нас как раз представлены на выставке, которая объединяет многих художников. Мы обычно выбираем наиболее значительных художников из нашей коллекции и показываем 5 или 6 работ каждого художника. Я считаю, что Вагрич Бахчянян очень важный художник для нашей коллекции, и я считаю, что он заслуживает гораздо большего внимания, чем это было до сих пор. Его всегда волновали проблемы сочетания слова и изображения, это важная тема в его творчестве. И так как для современного искусства вообще это тема является одной из самых основных, то я считаю, что Вагрич очень хорошо вписывается в контекст современного искусства, не только нонконформизма, но и вообще современного даже западного искусства. Александр Генис: Какие отношения у музея, у коллекции с нынешней Россией? Алла Розенфельд: Мы поддерживаем довольно тесные отношения с Русским музеем. Например, мы сейчас стали выпускать ежегодный журнал, в котором мы печатаем статьи, связанные с нашими двумя коллекциями русского искусства. И этот журнал мы печатаем даже в типографии Русского музея. Кроме этого, у нас установлен тесный контакт с кураторами из Русского музея, и были даже обменные программы. И также мы делали совместные выставки, но уже не с Русским музеем, а с библиотекой Академии художеств, с Публичной библиотекой и с музеем Академии художеств. Я посылала туда выставку театрально-декорационного искусства из нашей коллекции, а в Публичную библиотеку мы посылали выставку американской графики. В обмен я брала работы на большую выставку русской графики, которая показывалась здесь, в нашем музее. Александр Генис: Когда появляются здесь кураторы из России, они завидуют? Алла Розенфельд: Да, многие из них откровенно завидуют и высказывают сожаление, что у них до сих пор практически не создан такого типа музей нонконформизма. Как вы знаете, есть филиал Русского музея, музей Людвига, в котором какие-то работы представлены, и Александр Боровский делает много выставок этого периода, но все равно, в таком объеме нигде эти кураторы работы нонконформистов увидеть не могут. Александр Генис: Как вы считаете, ведь наверняка вам говорят, что все эти картины должны быть на родине, в России? Алла Розенфельд: Нет, в принципе, я никогда такого типа комментариев не слышала и, наоборот, те, кто приезжает в наш музей, они очень довольны, что работы находятся в таком хорошем окружении, если я могу сказать, и в таком состоянии. То есть, конечно, есть сожаление, что работы не в России, но видя, как мы представляем эти работы, выставки, которые мы показываем, публикации, над которыми мы постоянно работаем, наоборот, я встречаюсь с какой-то поддержкой. КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ Александр Генис: Каждый раз, когда Мао Цзэдуна навещали важные иностранные гости, он встречал их одной и той же тщательно отрепетированной репризой. "У наших предков, - говорил Великий Кормчий, - хватило ума придумать книгопечатание, но не газеты, открыть порох, но не пушки, а главное - изобрести компас, но не открыть с его помощью Америку". Мир с тех пор изрядно изменился, и Китай все-таки открыл Америку, да так успешно, что сегодня здесь трудно выйти из магазина без сделанной китайцами покупки. Сложнее ответить на вопрос, открыла ли Америка Китай? Во всяком случае, как показывает авторы новой биографии Мао Цзэдуна (ее представит нашим слушателям Марина Ефимова) в сознании Запада еще слишком много белых пятен, которые мешают понять великую страну, требующую пристального внимания 21-го века. (ЮН ЧАН и ИАН ХЭЛЛИДЕЙ. "МАО"). Диктор: "Если бы вождь Мао был прозорливым, он бы разыскал в Сычуани девочку по имени Юн Чан и убил бы ее, а заодно и всю семью до восьмого колена. Но он этого не сделал, девочка выросла, уехала в Англию и написала его биографию, которая вдребезги разрушила все колонны, на которых держалась репутация Мао Цзэдуна и симпатия к нему на Западе". Марина Ефимова: Так характеризует взрывную силу книги "Мао" известный журналист, специалист по Китаю, корреспондент газеты "Нью-Йорк Таймс" Николас Кристофф. "Как?! - воскликнет русский слушатель, - на Западе у Мао все еще была какая-то РЕПУТАЦИЯ?!". Увы. 70 лет назад талантливый автор Эдгар Сноу своей эффектной книгой "Красная звезда над Китаем" сделал Мао героем для всего Запада. И после этого, что бы ни случалось, западные интеллектуалы каждый раз находили тысячу объяснений и оправданий для Мао Цзэдуна и его исторической миссии. Есть надежда, что книга "Мао" заставит, наконец, либералов забыть свои ностальгические юношеские чувства к мифам, созданным Эдгаром Сноу. Авторы книги, писательница Юн Чан и историк Иан Хэллидей, 10 лет собирали свидетельства и документы, показавшие, что вся мифология китайской компартии и биографии Мао была сфабрикована. Любопытно и то, что жизнь Мао - это китайская версия жизни Сталина. Кристофф пишет в рецензии: Диктор: "Известно, что первая жена Мао была убита в 1930 году его политическим и военным противником. И это всё. Но авторы Чан и Хэллидей цитируют ее письма, найденные во время реконструкции ее старого дома в 1982-м и в 1990-м годах. В этих письмах, написанных незадолго до ее смерти в 1930 году, ее глубокая любовь к Мао трагически соединяется с ужасом перед его жестокостью: "Убей, убей, убей!.. Это всё, что я слышу, - пишет она. - Почему человек так жесток?.." Из приведенных в книге свидетельств и документов делается ясно, что Мао мог легко спасти жену, мать троих его детей, вывезти ее из опасного места, но он и пальцем не шевельнул. Ей было 29 лет, когда ее застрелили". Марина Ефимова: К этому времени - к 1930 году - в армии назрело недоверие к Мао, и он (какое совпадение!) начал "чистки". В книге приведены его доклады в Центральный комитет партии о том, что он обнаружил в армии 4400 предателей, подверг их допросам с пристрастием и большинство казнил. Секретный отчет, также приведенный в книге, показывает, что ЧЕТВЕРТЬ всей армии была уничтожена, часто - после зверских пыток раскаленными прутьями. Как и Сталин, Мао легко избавлялся от бывших соратников (искалечил и отравил своего соперника Ван Мина), легко расставался с прошлыми убеждениями и легко распоряжался массами. Этот "лучший друг крестьянства" сказал во время крестьянского голода 50-х годов: "Научите крестьян меньше есть. Пусть делают кашу пожиже. Государство должно сделать все, чтобы уберечь крестьян от переедания". В Москве в 1958 году, обсуждая вопрос о перенаселенности, он жизнерадостно заявил: "Работая так, как они работают, со всеми новыми проектами, половина китайцев, вероятно, скоро вымрет". Книга "Мао", кстати сказать, осветила и роль Москвы в биографии китайского вождя. Кристофф пишет: Диктор: "По официальной мифологии Мао в 1921 году стал отцом-основателем китайской компартии. Но из книги ясно, что партия была организована на год раньше, и 94 процента ее финансирования шло из Советской России. Мао стал лидером не потому, что его любил народ, а потому, что его любила Москва - в частности, за подхалимство. Например, советским лидерам он сказал однажды: "Манифест последнего Коминтерна был таким блестящим, что заставил меня подпрыгнуть от радости 300 раз" . Марина Ефимова: Поэт!.. Вообще вся принятая Западом версия биографии Мао Цзэдуна на поверку оказалась сфабрикованной. Причем, этому способствовали даже такие замечательные историки и журналисты, как Гаррисон Солсбери, выпустивший в 1985 году книгу "The Long March" ("Долгий марш") о главном якобы героическом походе коммунистов во главе с Мао Цзэдуном - их побеге от Чан Кайши. Там Солсбери описывает, по его выражению, "самоубийственную атаку" коммунистов на занятый местными бандами мост. Но Кристофф свидетельствует: Диктор: "В своем триумфальном научном поиске Юн Чан и Хэллидей нашли доказательства того, что и весь знаменитый марш совершался при попустительстве Чан Кайши (который хотел припугнуть коммунистами южные провинции), и атака на мост была сфабрикована: все 22 человека, в ней якобы участвовавшие, оказались живы, и единственной потерей на мосту была пропавшая лошадь. Что касается самого Мао, то в поздних рассказах он проговорился, что не шел, шатаясь от усталости, как то представляла легенда о марше, а его несли. "На марше я всю дорогу лежал на носилках, - рассказывал он. - И что ж я делал? Я читал!" Ну, не буржуазный ли это стиль похода?" Марина Ефимова: Как и другие монстры, Мао был чудаковат. Например, он долго играл с идеей отменить в Китае человеческие имена и заменить их номерами. Книга "Мао" описывает, конечно, и достаточно известные начинания Мао Цзэдуна - например, "культурную революцию" 60-х. За время правления Мао число жертв режима, по подсчетам Юн Чан и Иана Хэллидея, составило больше 70 миллионам человек. В конце рецензии на новую книгу Николас Кристофф, признавая, что в ней дан убедительный портрет монстра, все же выражает надежду, что правление Мао оставило и положительный след в истории Китая: он, например, провел земельную реформу, он эмансипировал женщин: Диктор: "Может быть, лучшее сравнение - с китайским правителем Цинь Шихуанди, жившим 2200 лет назад. Он был дикарем, он сжигал книги, а вместе с ними и их авторов, но он ввел в стране общие деньги и систему законов. Он создал почву для правления следующей, просвещенной династии Хан - Золотого века Китая". Марина Ефимова: Может быть. Но мне кажется, что такую объективность по отношению к Мао Цзедуну можно проявить только через 2200 лет. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Город Нью-Йорк и музыка-кантри - далеко не близнецы и братья. Поэтому, мягко скажем, удивительно, что сейчас в Большом Яблоке проходит неделя концертов под общим названием "Кантри берёт Нью-Йорк". На первый взгляд, кантри, музыка консервативного Юга Америки, диаметрально противоположна либеральному Нью-Йорку, родине мюзикла и панк-рока. Но на второй взгляд понять происходящие намного легче. Теракт 11 сентября на Севере страны и ураганы на Юге сплотили Америку. Эти события, похоже, стали катализаторами для сглаживания граней между культурными традициями двух сторон, разделенных со времён Гражданской войны. Примером тому было одно из многих событий этой недели в Нью-Йорке - концерт "Кантри на Бродвее" в помощь пострадавшим от ураганов. Звёзды кантри пели свои любимые номера из бродвейских мюзиклов, а звёзды Бродвея пели полюбившиеся им кантри-шлягеры. Вдобавок, всю неделю по городу проходят самые разные презентации культуры кантри - от южной кулинарии до южной истории и южной моды. Кульминация этого культурного обмена - вручение на знаменитой нью-йоркской арене "Мэдисон сквер-гарден" самой престижной ежегодной кантри-премиям "Си-эМ-Эй. До сих пор эта церемония всегда - уже 40 лет - проходила в столице кантри, городе Нэшвил штата Теннесси. Возможно, перемена пойдет на пользу жанру, уже давно переживающему кризис. Кантри перестал быть чётко ограниченным стилем музыки, каким он был почти 50 лет. Теперь ковбойской шляпы и южного акцента не достаточно для того, чтобы считаться мастером кантри. В поисках обновления жанра музыканты постоянно экспериментируют с разными стилями - от рэги до рэпа. Изменилась и сама география до этого исключительно южной музыки. Многие сегодняшние звёзды кантри - выходцы с далекого Севера, из Канады, а недавно взошедшая супер-звезда кантри Кис Урбан, наоборот, явился с очень дальнего Юга. Концерт этого (внимание!) новозеландского австралийца с юга Америки стал главным событием недели кантри в Нью-Йорке. Вот получившаяся в его исполнении гимном нового кантри версия песни британца сэра Элтона Джона. Кис Урбан: "Негородские радости" - Country Comfort. Александр Генис: 15 ноября Америка определяет лауреатов своей самой престижной литературной премии. Существуя уже более полувека, "Национальная книжная награда" была основана по инициативе - и на деньги - книгоиздателей и считается высшим авторитетом в среде профессионалов. Это своего рода книжный "Оскар", создающий репутации. Характерно, что за как раз до Нобелевской премии Бродский получил этот приз за свой первый американский сборник эссе "Меньше единицы", событие, которое глубоко растрогало и обрадовало поэта. Мы еще не знаем победителей этого года - среди главных кандидатов - стихи Джона Эшбери и роман Доктороу "Марш", о котором совсем недавно рассказывало наше "Книжное обозрение". Однако два лауреата премии были известны заранее, ибо их награждают по совокупности заслуг. Один из них - знаменитый Норман Мэйлер, другой - куда менее известный широкой публике поэт Лоуренс Ферлингетти. Думаю, что в лице этого одного из последних битников литературная общественность Америке решила отблагодарить свою самую заметную и, конечно, самую скандальную поэтическую школу. Я решил, что премия Ферлингетти - хороший повод, чтобы поговорить о битниках и их поэзии с поэтом "Американского часа" Владимиром Гандельсманом. Владимир Гандельсман: Да, это несомненно хороший повод. Ферлингетти - живой классик. Поэтому начнем с биографии. Лоуренс Ферлингетти родился в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, в 1919-ом. Воевал. Был связным между американской армией и французским и норвежским Сопротивлением. В 1953 году Ферлингетти и Питер Мартин начали издавать журнал "Сити Лайтс", назвав его так в честь фильма Чарли Чаплина "Огни большого города". Чтобы поддержать продажу своего журнала, они открыли магазин в Сан-Франциско под тем же названием. В последствии этот магазин стал сердцем движения битников (сейчас он все еще существует и расположен там же). В 1955-ом Ферлингетти начал издавать поэтические сборники, включая в них произведения различных современных поэтов, а также свои. Лоуренс Ферлингетти - автор более 30 поэтических сборников. В 94-м в Сан-Франциско в его честь была переименована улица. В 98-м он был объявлен первым Поэтом-Лауреатом Сан-Франциско. В настоящее время он ведет колонку в "Сан-Франциско Кроникл", все еще продолжает управлять своим магазином, а в остальное время путешествует и принимает участие в различных поэтических чтениях и литературных конференциях. Напомню - он родился в 1919 году. То есть он весьма немолод. Интересно, что Ферлингетти всегда был связан с битниками, хотя никогда себя таковым не считал. Он писал, что слово "beat" подразумевает особый период именно в нью-йоркской культуре, который объединял Уилльяма Берроуза, Грегори Корсо, Аллена Гинзберга и Джека Керуака. Ферлингетти среди них не было, он жил в Калифорнии. Но общность поэтической эстетики есть, и именно это позволило журналистам в конце 50-х-начале 60-х причислить его к битникам. Александр Генис: Не говоря уже о том, что все они ездили в Калифорнию, и движение битников началось на том берегу, и прославился Керуак, например, именно в Калифорнии? Владимир Гандельсман: Все-таки, началось, насколько я знаю, в Колумбийском университете. Чуть позже они оказались в Калифорнии, и там было движение продолжено. Александр Генис: Хорошо. Так или иначе я хотел бы с Вами побеседовать именно о битниках. Потому что Ферлингетти - это человек, которому дали премию за то, что он битник. Ему дали премию сейчас, потому что нельзя было дать тем знаменитостям, которые умерли, как Керуак, например, который сейчас стал ужасно модным автором. Даже одежду сейчас продают под Керуака. Владимир Гандельсман: Может быть Ферлингетти смирится, в связи с этим, с тем, что он, все-таки, битник. Александр Генис: Так вот, давайте поговорим о битниках. Что принесли битники в мировую поэзию - и что в американскую? Владимир Гандельсман: Что они привнесли в мировую поэзию? Если исторически, литературоведчески подходить к этому, если взять учебник, то даже по самой скромной оценке, битники - необходимое звено в той американской - идущей от Эмерсона и Торо - традиции, которая настаивает, что индивидуум выше любого сообщества, а поэзия и проза - священнодействие. Идеал битника - освобождение личности от контроля над ней со стороны конформистского, репрессивного общества, диктующего, как человеку видеть и что писать. На практике это означало: не ограничивать себя условностями американской речи, вплоть до того, что слова соединяются с рисунками и чертежами. Сегодня никого этим уже не удивишь, но тогда... Корсо включал в свою поэзию инверсии и архаизмы, Гинзберг превращал в стихи дневниковые заметки... Вообще - это "хипстерское" недоверие к общепринятому в сочетании с "дикой самоуверенностью", - для Керуака с этим индивидуализмом ассоциировалась былая Америка. В своем творчестве битники доходили до крайностей. Они испытывали слова, как один из них испытывал автомобили, чтобы узнать, на какой максимальной скорости он способен повернуть за угол. Враг хипстера - материалист-американец. На ритмы битников огромное влияние оказал "би-боп" - это разновидность джаза, который передавался по нью-йоркскому радио еще в сороковые годы прошлого века. Чарли Паркер, Диззи Гиллеспи и другие. Александр Генис: А Восток? Дело в том, что на битников оказала большое влияние дзен буддистская эстетика. Был такой эпизод, например. Керуак и Гинзберг прочитали Судзуки, который в то время, в 50-е годы, был страшно популярен в Америке своей книгой "Основы дзен буддизма", и совершенно ошарашенные открывшейся истиной они ворвались к Судзуки поздно ночью домой и спросили: "Как нам прийти к истине?". На что Судзуки сказал: "Ну, сядьте. Чаю выпьем". Вот так они пили молча чай до утра. Владимир Гандельсман: Кстати, книга Судзуки доползла с опозданием в 15-20 лет до России. Тоже ею потом зачитывались. Александр Генис: Каковы отношения битников с Востоком? Владимир Гандельсман: Конечно, Восток. Они им бредили. Их произведения переполнены такими словами как "сутра", "сатори", "дхарма" и т. д. Мне кажется, однако, что это была игра в Восток, столь распространенная на Западе и модная сколько уже десятилетий. Но как всякая игра у битников, она игралась всерьез и с риском для жизни. Вы помните, что гуру предупреждают об опасности медитации тех, кто начинает в эти "игры играть". Вообще, если брать русский вариант, то мне все это напоминает символистов: отождествление себя и поэзии, то есть возведение в норму образа жизни, который, по их представлению, должен соответствовать званию Поэта, вел к обычным преступлениям против человека. Корсо сидел за грабеж, Берроуз убил свою жену, играя в Вильгельма Телля: целясь в стакан, установленный на голове жены, он промахнулся. А точней - попал. Не обошлось тут и без героина. В общем, картина достаточно противоречивая... Александр Генис: Да уж. Давайте лучше вернемся к Востоку. Тем более, что моя любимая книга у битников - "Бродяги дхармы" Керуака - посвящена такой безобидной теме, как альпинизм, хайку и просветление. Владимир Гандельсман: Знаете, тот же Керуак в своей вещи "Сатори в Париже" открытым текстом написал: "Я не буддист, я - католик...". Александр Генис: А Гинзберг - тоже открытым текстом писал иначе: "Я еврей, и потому буддист". Владимир Гандельсман: Остроумно. Дело в том, что, хотя буддизм сулил Керуаку конец страданиям, писатель пришел к тому, что избегнуть их не может. Он признавался, что, практикуя буддизм "спустя рукава", увидел: приобрести избавление этим путем означает "дрожать на космических ветрах на голой горе за гранью жизни". Керуак писал, что человек Запада вынужден "учиться действием, опытом и жизнью; то есть, прежде всего, Любовью и Страданием". Александр Генис: Что стало с битниками сегодня? Владимир Гандельсман: Мне кажется, что их влияние, как и влияние любых групп, существенно до тех пор, пока живы сами участники группы. Их поэзия неотделима от их общественного поведения. Изучение битников не прекращается, но интерес, по-моему, не тот. Было и второе поколение битников, но время "мальчишеских банд" - а женщин основоположники не очень жаловали, их почти и нет в их произведениях, а если есть - это мать, как у Гинзберга в "Кадише", - так вот, время "мальчишеских банд" прошло. Александр Генис: Кто ваш любимый битник и почему? Владимир Гандельсман: Вот как раз Гинзберг и любимый. Возможно, потому, что он был первым, кого я узнал и чью "Сутру подсолнуха" я прочел в переводе Андрея Сергеева в давнишней антологии американской поэзии. Там были вот эти вот восклицания непрерывные и воспевания подсолнуха: "О, совершенная красота Подсолнуха! Совершенное счастье бытия Подсолнуха! Ласковый глаз природы, нацеленный на хиповатое ребрышко месяца..." Хиповатое ребрышко месяца - очень нежно и трогательно. Александр Генис: Ну что же, в заключение нашей беседы давайте вспомним поэта, с которого мы начали разговор, и которого будут чествовать в связи с премией, - Ферлингетти? Владимир Гандельсман: Тем более, что именно он написал стихи, посвященные своему младшему другу Аллену Гинзбергу . Это стихотворение называется "Аллен Гинзберг умирает". Аллен Гинзберг умирает, Александр Генис: Далай-лама, глава тибетского правительства в изгнании, - свой человек в Америке. Здесь его знают, любят, читают. Я сам видел, какую разношерстную многотысячную толпу он собрал в Централ-парке, где его представлял горожанам самый обаятельный буддист Америке актер Ричард Гир. Но на этот раз Далай-лама - гость Вашингтона, где он всю эту неделю будет демонстрировать ученому миру высшую науку буддийских монахов, - медитацию. В этом вся и проблема. У микрофона специальный корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова. Ирина Савинова: Далай-лама, глубоко почитаемый духовный наставник, находящийся в изгнании, попал еще раз в центр внимания. Вокруг него разгорелись научные страсти: по его предложению ученые, изучающие нервную систему и деятельность головного мозга, провели исследования, выводы из которого очень рассердили академические круги. Опыты должны было установить, может ли медитация положительно влиять на деятельность мозга. В этом месяце Далай-лама приезжает в Вашингтон, чтобы выступить с лекцией об этих исследованиях в "Обществе нейронауки". Протестуя против этого визита, 544 ученых подписали петицию, призывающую Общество отменить его выступление. Они считают, что их наука дискредитирует себя, если зайдет слишком далеко в область мистических практик. С просьбой пролить свет на эту проблему я обратилась к доктору университета штата Висконсин Ричарду Дэйвидсону, возглавлявшему группу ученых, изучавших - по предложению Далай-ламы - деятельность мозга во время медитации. Его группа нашла, что во время медиатции в мозгу возникает четко определяемая форма гамма-волн, то есть, происходит синхронная осцилляция клеток головного мозга, ассоциируемых с концентрацией внимания и эмоционального контроля. Доктор, почему Далай-лама пользуется таким влиянием за пределами буддийского круга стран и народов, в чем его секрет? Ричард Дэйвидсон: Прежде всего, он - фигура важной исторической значимости, он изгнанник из Тибета. Потом он - широко известный в мире проповедник примирения и сострадания. Добавьте к этому тот факт, что он награжден Нобелевской премией мира. В общем, много причин, почему его личность такая значительная и почему она привлекает столько внимания. Ирина Савинова: И все-таки, что видит в нем Запад? Ричард Дэйвидсон: Я полагаю, Запад видит в Далай-ламе человека, дающего очень ценный совет: мир на Земле можно укрепить, наше сознание можно улучшить, а сострадание необходимо сделать неотъемлемой частью нашей жизни. Это очень практичный совет и ему легко следовать. Запад понимает важность этих рекомендаций для современного общества. Я думаю, что Запад нуждается в таких рекомендациях, в их распространении и продвижении. Это необходимо делать, и Далай Лама это делает. Ирина Савинова: Я узнала из прессы, что Вы сами медитируете. Как понимают на Западе медитацию? Ричард Дэйвидсон: Медитация - это набор приемов для управления восприятием мира и эмоциями. Так понимаю это я как ученый. Эта техника помогают улучшать здоровье, культивировать определенные положительные качества, такие как сочувствие, например, и укрепляют ваши сосредоточенность и остроту восприятия. Ирина Савинова: Какое прошлое, настоящее и будущее медитации? Ричард Дэйвидсон: Буддийской медитации 2 500 лет столько, сколько Будде. Традиция религиозной медитации сохранилась в оригинальной форме, нетронутой временем. Я согласен с Далай-ламой в том, что практиковать медитацию совершенно необязательно в религиозном контексте. Ее можно освободить от религиозного содержания, чтобы к ней мог прибегать любой человек, независимо от религиозной принадлежности, даже атеист. Медитация ведь не требует веры ни во что, кроме своего собственного разума. И в будущем мы бесспорно станем свидетелями того, как медитация все шире распространится среди неверующих, к ней будут обращаются все более разнообразные слои общества. Ирина Савинова: Поговорим об отношениях буддизма и современной науки. Как они сосуществуют? Помогают друг другу, воюют ли? Ричард Дэйвидсон: В большинстве случаев это, конечно, мирное сосуществование. Согласия по всем вопросам не наблюдается, но есть определенные области, в которых можно вести важный диалог, есть климат, в котором каждая из этих великих традиций учится друг у друга. Важно понять, что медитация - эмпирична. Практикующих не просят верить во что-то, им предлагают воспользоваться специфическим методом и самим определить, оказывает ли она на них влияние и какое. Одна из целей медитации - прийти к более верной оценке действительности, к прямому и четкому ее восприятию. Собственно, и наука имеет ту же цель: используя специфические методы, лучше понять действительность. Медитация делится с наукой своими приемами, чтобы та пользовалась ими для точных эмпирических исследований явлений, которые она изучает. При этом наука нисколько не отступает от соблюдения принципа эмпирической точности. Ирина Савинова: Доктор, расскажите об исследовании, которое Вы провели по предложению Далай-ламы. Ричард Дэйвидсон: Мы изучали функционирование мозга у группы медитирующих монахов. Можно сказать, это были олимпийские чемпионы по медитации. Они тренируют свой мозг многие-многие годы. Мы изучаем изменения, происходящие во время медитации в мозгу, когда медитирующие меняют определенные параметры в его деятельности. Самым важным выводом стал тот, что во время медитации в мозгу замечены четко выраженные непроизвольные реакции: это значит, что медитация оказывает объективное, зафиксированное приборами влияние на работу мозга. Но пока наша работа на самой начальной точке. Ирина Савинова: Значит ли это, что возможен тренинг на сострадание? Ричард Дэйвидсон: Совершенно верно. Людей можно научить быть сострадательными. Мы прекрасно знаем, что физические упражнения полезны для здоровья. Мы также понимаем, что для того, чтобы оставаться здоровым всю жизнь, необходимо делать физические упражнения всю жизнь. Таким же образом положительные качества, сочувствие, эмпатию или, даже, состояние счастья, можно рассматривать как привычку, которую надо развить у себя и продолжить укреплять всю жизнь. Если мы хотим оставаться счастливыми, мы должны тренировать состояние счастья, так же как мы закаляем свое тело физическими упражнениями. И если бы мы заботились о нашем ментальном здоровье так же старательно, как о физическом, мир был бы гораздо лучше. Ирина Савинова: Некоторые ученые выступают против исследования, проведённого вашим университетом, как и против выступления Далай Ламы. В чем причины? Ричард Дэйвидсон: Во-первых, поймите: многие из протестующих ученых -китайского происхождения. Трудно поверить, что за их возражениями не стоит политика, страх перед влиянием Далай-ламы в занятом Китаем Тибете. Что же до других аргументов, то вот они. Религиозный лидер не должен выступать на научной конференции; да и сам я не могу быть объективен, поскольку практикую медитацию. К тому же, исследования очень ограничены. Ирина Савинова: Ну и что же вы отвечает своим критикам? Ричард Дэйвидсон: Отвечу по очереди на каждый аргумент. Эта конференция собрана не только для ученых, среди участников будут представители самых разнообразных профессий. Далай-лама выступит не просто как буддист, а как интеллектуал, борец за мир, награжденный Нобелевской премией. Что же касается сомнений в моей объективности, то это - абсурд. Это как если бы кардиологу, изучающему влияние физической нагрузки на работу сердца, запрещали самому делать физические упражнения. Что же до ограниченности исследования, то этот аргумент абсолютно справедлив. Работа только началась, критик правы - ее следует расширить, в нее следует вовлечь многие другие исследовательские коллективы. И именно об этом будет говорить Далай-лама на конференции: это законное и перспективное научное исследование, в которое надо вовлечь как можно больше профессионалов. Ирина Савинова: Доктор, какой совет Вы дали бы помышляющему заняться медитацией? Ричард Дэйвидсон: Те, кто живут неподалеку от медицинских центров, найдут в академической среде опытных преподавателей медитации. Все больше медицинских центров предлагают такие программы. У них можно также пройти очень популярный курс снятия стресса с помощью медитаций. Эта терапия даже покрываются медицинской страховкой. Ирина Савинова: А можно самому заниматься дома? Ричард Дэйвидсон: Можно, но лучше начинать под руководством профессионала, который на занятиях может ответить на возникающие по ходу дела вопросы. Те, кто не могут обратиться в медицинский центр, могут учиться по компакт-дискам, их можно заказать на Интернете. Не буду рекомендовать какой-то определенный курс: я ученый, а не продавец. Ирина Савинова: А Вы сами как учились? Ричард Дэйвидсон: Я пришел к этому много лет назад. Меня учил наставник в Индии. Александр Генис: А вот меня учил стопроцентный янки, который в прошлом был - среди прочего - и морским пехотинцем (у него до сих все руки в татуировке). Сейчас Дайдо Лури - настоятель буддийского монастыря в Катскильских горах, расположенного всего в двух часах езды от Нью-Йорка. В буддийском монастыре нет ничего пугающего, но странностей хватает. Начать с расписания: подъем - в 3.30, зимой, правда, - в четыре. Монахи бреют головы, ходят в робах, зовут себя японскими именами, жгут курения, составляют букеты и практикуют медитацию. Их жизнь трудно назвать затворнической, потому что все силы уходят на густой поток новичков, который каждое воскресенье прибывает сюда из Нью-Йорка. Взъерошенную толпу паломников встречает маленький гипсовый Будда под большим американским флагом. Ему все равно, где сидеть. Собственно, к этому и сводится его учение. Буддизм ведь не теория, а практика, в которой от сверхъестественного, я бы сказал, одно усердие. С ударом диковинного гонга вы входите в зал для медитаций, садитесь на удобную подушку, распрямляете плечи, кладете одну ладонь в другую и фокусируете взгляд полуприкрытых глаз на стенке. 45 минут спустя разминаете быстрой ходьбой ноги и усаживаетесь на второй урок. Со стороны это все равно, что смотреть, как краска сохнет. Тем не менее весь буддизм вмещается в эти тихие полтора часа. Мудрость сосредоточена не в том, что ты делаешь, а в том, чего не делаешь. Поэтому так трудны уроки недеяния, в чем может убедиться каждый, найдя пустой угол. Неподвижность кажется неестественной и требует контроля. Запретив себе шевелиться, ты чувствуешь свое тело большим, неуклюжим и лишним. Сейчас в нем много бесполезного, практически - все. Поэтому тебе и не жалко от него избавиться. Догадываясь о своей судьбе, оно отчаянно сопротивляется. Сперва чешется нос, потом спина, наконец хочется скосить глаза на молодую соседку. Но ты не сдаешься, показывая, кто кому хозяин, и все проходит. Добившись своего, с удовлетворением, но и испугом замечаешь, что забыл, как лежат твои руки, да и твои ли они еще. Потом тревога сменяется облегчением от того, что не надо следить за оставшимися без работы мускулами. Как медведь в берлоге, тело замирает в бездействии, оставив в дозоре грудную клетку. Но дыхание не требует усилий - они нужны лишь для того, чтобы его остановить. В пустоте, бывшей когда-то тобою, гулко бьются мысли, от которых предстоит избавиться. В среднем каждые десять секунд в голову приходят две мысли, обычно - плохие. Жалея об упущенных возможностях, большую часть отведенного нам срока мы живем в прошлом, меньшую - в будущем, рассчитывая им поживиться. На настоящее остаются мгновения, заполненные не мыслями, а ощущениями - например, в бане. Медитация пытается растянуть эти секунды, заполнив ими жизнь - или сколько получится. Говорят, что медитация положительно влияет на организм, делая его счастливым. Но цель этого упражнения не в последствиях, а в нем самом. Достаточно того, что, избавляя от тоски по прошлому и страха перед будущим, медитация дает передышку от выматывающей погони за тем, чего уже и еще нет. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
