Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[29-11-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомБеспорядки во Франции и американская модель интеграции. Фильм Беннета Миллера "Капоте". Когда голосуют за миллионеров: деньги и демократия. "Книжное обозрение": искусствоведческий триллер Джонатана Харра "Пропавшая картина". Лермонтов в АмерикеВедущий Александр Генис
Александр Генис: Помимо очевидного урона, беспорядки в пригородах французских городов открыли брешь в политическом сознании Западной Европы. Расовые волнения поставили перед Францией и другими странами острый вопрос о прочности той национальной ткани, которая образует государство в ХХI веке. Ответом на эти вопросы стала череда не только политических, но социально-философских, культурологических дискуссий о будущем разъединенного внутри самом себе континента. Парижский корреспондент "Ньюйоркера" Джейн Крамер приготовила для американских читателей сверхкраткий обзор различных европейских подходов к эмигрантской проблеме. Она пишет: Диктор: После Второй мировой войны все западноевропейские страны пригласили к себе рабочих из Африки, Азии и Индостана. Однако в каждой стране сложились свои отношения с пришельцами. Англичане предложили мультикультуралистскую модель: "Вы никогда не будете такими, как мы". Скандинавы молчаливо придерживаются тактики: "Мы поддержим Вас, но, пожалуйста, оставайтесь незаметными, пока Вы не станете такими, как мы". Голландская модель кажется парадоксом, оксюмороном: "Интеграция без ассимиляции". Немцы долго - и напрасно - верили, что гости-рабочие, гастарбайтеры, со временем отправятся домой. Александр Генис: В этом спектре подход французов выделял оптимизм. Их кредо звучит так: "Вы станете такими, как мы". Но этого просто не происходит. Сегодня, когда каждый десятый ребенок в стране рождается в мусульманской семье, сегодня, когда в эмигрантских пригородах безработица в шесть раз выше, а количество заключенных в пять раз выше, чем по всей стране, Франция грозит распасться на две антагонистических народа. Вот почему самые дальновидные политики Парижа, Исчерпав европейские рецепты, ищут ответа на жгучие социально-этнические проблемы не в Старом, а в Новом Свете, рассчитывая опробовать во Франции модель интеграции по-американски. Джей Крамер называет ее "долларовой этикой". Как говорят европейские критики, объясняет она, не кровь, не язык, не культура, а именно преуспеяние, успех, деловой, профессиональный, финансовый, превращает чужака, пришельца, эмигранта в полноправного американца. Глядя на европейские бедствия, говорит Джейн Крамер, приходишь к выводу, что, хорошо ли это или плохо, но только такая модель интеграции и работает. Разговор на эту тему мы продолжим с философом "Американского часа" Борисом Михайловичом Парамоновым. Борис Парамонов: События во Франции вызвали массу комментариев по линии ее противопоставления Соединенным Штатам. Сравнение делается, естественно, в пользу Америки. Это не трудно понять. Вне всякого сомнения, в США не существует такого напряжения в области межнациональных отношений. Если не с самого начала своей истории, то уж в 20-м веке точно Америка стала страной мультиэтнической, многонациональной. Заметная напряженность оставалась в области религиозной. Нам теперь трудно понять, почему американские католики были долгое время дискриминируемой группой. Еще в начале 20-го века итальянцы и ирландцы были паями. А дальше факты говорят за себя. Например, Джон Кеннеди в 60-м году стал первым президентом католиком. Есть, конечно, в США сюжет, сравнимый с нынешним французским. Это положение афроамериканцев. Но сравнение это опять же в пользу Америки. Называть сегодняшнее положение безвыходным никак нельзя. Этим людям открыты все дороги. Расизм перестал быть язвой и позором американской жизни. Александр Генис: Подождите, Борис Михайлович, а быть с такими фактами, которые дают прямую параллель французским событиям? Допустим, то были бунты в городских гетто 60-х годов. Хорошо, это было давно. Но беспорядки в Лос-Анджелесе в начале 90-х годов? Я сам был свидетелем тому, что происходило в Калифорнии тогда. Я как раз гостил в Лос-Анджелесе, в Сан Франциско, где был комендантский час. Если это история, то все-таки недавняя история. И сценарий этих бунтов буквально воспроизводился во Франции. Поджоги автомобилей, а подчас и собственных домов. Борис Парамонов: И все-таки я считаю, что это дело прошлого. Афро-американцы выходят из гетто. Вот в связи с этим и поднимается главная тема в обсуждении французских событий в Америке. О преимуществах американской социальной политики в отношении меньшинств. Таковым создавали условия подниматься, тащили вверх. Существовала, да и не до конца ликвидирована, так называемая программа позитивных действий, дающая представителям меньшинств фору, облегченные шансы, например, для поступления в учебные заведения. У этой программы было много критиков, но какие-то результаты она дала и дает. На мой взгляд, главный позитив этой программы в том, что она выводит человека из массы, дает ему возможность такого выхода, происходит самое настоящее рождение личности, выделение ее из нерасчлененной общности, из первоначального пассивного абстрактного единства. По моему глубочайшему убеждению, только так и возможен любой прогресс. Это условие любого становления, роста, развития, изменения. Возьмем русский пример, чтобы понятнее было. Вот Есенин. Есенин крестьянин, но он еще и поэт. Он выделился. И не потому выделился, что поэт, а поэт потому, что выделился из крестьянской массы, осознал себя личностью, то есть чем-то уникальным, штучным. И за это его ценят, а не за то, что он из русского крестьянства, а не какой-нибудь безродный космополит, как говорили в позднесталинские времена. В системе человек-почва первое место нужно отдавать человеку. Приоритет личности - категорический императив социального культурного процесса. Вот в этом смысл американской программы позитивных действий. А во Франции ничего подобного нет. Мусульманское меньшинство остается нерасчлененной массой, косной средой. Александр Генис: Надо сказать, что подобные акции, вот эти самые аффермитив экшн сейчас предпринимаются и во Франции. Уже об этом говорят. Но в целом во Франции другой подход. За людьми, за этим мусульманским меньшинством признаются все права, раз они получают французское гражданство. Франция ведь вообще не признает внутри себя меньшинств. Она не выделяет национальную или религиозную принадлежность. Во Франции все считаются французами. В правовом отношении это, безусловно, демократический подход. Почему же при таком подходе возникают такие страшные срывы? Борис Парамонов: Тут очень важная проблема заключена. О ней много говорили философы именно в связи с общими вопросами демократии. Критики демократии всегда говорили, что эта система абстрактная, механическая, чисто арифметическая, не учитывающая, так сказать, алгебры общественной жизни. В демократии человек предстает как некая абстрактная величина, как число, не более того. Но общество - это организм, а не механизм. Вот армия - это механизм. А общество или, неверно сейчас говорят в России, социум, - это органическое единство, нечто живое, а не механически сложенное. Демократия, по словам таких критиков, не учитывает качественных факторов социальной жизни, качественности ее составляющих. И вот нынешнее французское понятие гражданин, француз, гражданин Франции - это как раз такая чисто количественная единица. И от простого сложения таких единиц здоровое общество не получится. Категория гражданства - это абстрактная категория. Александр Генис: Но ведь такая система действовала во Франции, вполне эффективно действовала, когда еще не было проблем этнических меньшинств. Почему же тогда она работала? Борис Парамонов: В этнически однородном обществе происходит качественное разделение по другим признакам. Например, профессиональным. И соответственно складываются живые общественные группы. Скажем, виноделы Бургундии, или рабочие Амьена, или парижские интеллектуалы. А сейчас все эти органические разделения сняты абстрактным противопоставлением по этническому признаку - француз или араб. Жизнь обеднела в таком рядоположении. Тут все зависит от соответствующей системы. Скажем, в противопоставлении француз-англичанин оба члена соответствующей системы остаются живыми целостностями. Но противопоставьте в Англии брита индийцу, а в той же Франции француза арабу, и это останется мертвой абстракцией. Выход, однако, есть. И он учитывался самыми проницательными философами демократии. Вот, к примеру, Джон Стюард Милль, знаменитый трактат "О свободе". Там вопрос был поставлен очень четко: демократия это не только решения по принципу большинства, но и учет мнений и прав меньшинств. Это сочинение было написано еще в викторианской Англии, но еще действие началось, пожалуй, в наше время. Вот программа позитивных действий - прямое следствие этого теоретического постулата. Александр Генис: Мне кажется, что важно еще сказать об экономическом аспекте этой проблемы. Борис Парамонов: Да, и это тоже, и в немалой степени. По единодушному мнению американских обозревателей, комментаторов и экспертов одна из составляющих французского кризиса - чрезмерная увлеченность социалистическими моделями общественного устроения. Все прибыли и прибытки раздают, делят. "Все поделить" - как предлагал гражданин Шариков. И тут опять же сравнение в пользу Соединенных Штатов. Здесь, как известно, очень ограничили велферные, благотворительные программы. И сделал это, между прочим, демократ Клинтон. А во Франции, в Германии тоже, можно и не работать, если не хочешь. Подобного рода практика чрезвычайно ограничивает деловую активность. И страдают от этого все, отнюдь не только мусульманское меньшинство. Известная цифра - из Франции в США выехало 400 000 человек с высшим техническим образованием. И ведь это этнические французы, а не арабы. То есть, плохо всем. Не одинаково, конечно, но всем. Системы демократического социализма в Европе со временем выявили свои минусы. Они оказались застойными системами. Выяснилось, что когда человек не должен думать о хлебе насущном, то он портится, ленится. А лень мать всех пороков, как известно. Александр Генис: Давно почивший, но не забытый американский писатель Трумэн Капоте этой осенью сумел вернуться на культурную сцену Нью-Йорка, чтобы опять оказаться, как он это очень любил, в центре внимания. Сперва был опубликован считавшимся потерянным роман писателя (о нем Марина Ефимова совсем недавно рассказывала слушателям "Американского часа"), и тут же вышел незаурядный фильм, воскрешающий на экране мучительно противоречивую фигуру одного из лучших прозаиков американской словесности. Картину режиссера Беннета Миллера "Капоте" представит ведущий нашего "Кинообозрения" Андрей Загданский. "Capote", director Bennett Miller Андрей Загданский: Фильм "Капоте" рассказывает историю написания романа, документального романа In The Cold Blood - в русском переводе "Обыкновенное убийство" - знаменитым американским писателем Трумэном Капоте. В маленьком городке Холком (Holcomb), штате Канзас, произошло убийство, которое потрясло всех. Убийцы проникли в стоящий на окраине дом и убили всех членов семьи Клаттер - отца, мать и двоих детей. Писатель Капоте, в то время - сотрудник знаменитого литературного журнала "Ньюйоркер", отправляется в этот неприметный городок вместе со своим коллегой, тоже писательницей Харпер Ли, чтобы написать об этом преступлении очерк для журнала. Через некоторое время пойманы двое виновных, с одним из них, с Пери Смитом, у Капоте устанавливаются неожиданно близкие, почти интимно доверительные отношения. Очерк для журнала постепенно разворачивается в книгу, но в книгу без концовки. До тех пор, пока идут многочисленные судебные апелляции и смертельный приговор не приведен в исполнение, Капоте не может завершить глубоко волнующий самого автора труд. "Я не могу говорить спокойно об этой книге", - говорит писатель другу, - я чувствую настолько потрясающей получается моя работа". Существенная часть успеха книги - помимо бесспорного литературного мастерства, - в этих интимных доверительных отношения между писателем и убийцей который поведал все - в том числе и подробности роковой ночи - Трумэну Капоте. Александр Генис: Самое интересное в успехе этого фильма, да и многих других, то, что в нем появляется неожиданный герой в современном кино, - писатель. Мне приходит в голову два их изображающих актера: писатель-мизантроп Джека Никольсона в фильме "Луче не бывает" и великая Вирджиния Вульф, которую играет Николь Кидман в фильме "Часы". Что меня удивляет? Мне непонятно, что кино находит в этой пассивной - знаю по себе - фигуре. Литературный труд - это же не коррида. Писательство - скучное дело, у меня даже кот не выдерживает, когда я целый день сижу за компьютером. А тут - Голливуд! Как Вы объясняете эту литературоцентричность? Андрей Загданский: Я могу вам напомнить еще один фильм, где Джек Николсон играет писателя. Это "Сияние". И это уже куда больше похоже на корриду. Александр Генис: Но там хотя бы есть триллер. Это понятно. Но писатель в целом - это фигура не выигрышная для кино. Андрей Загданский: Вы знаете, мне кажется, что есть одна интересная параллель. Писатель это что-то, рядом стоящее с Богом. Мы говорим о писателе в данном случае, как о человеке не столько литературного труда, как о человеке, который создает новый мир, управляемый мир. И этот управляемый мир - это нечто самое лучшее, что мы можем получить в сравнении с миром неуправляемым, с миром хаотическим, в котором мы живем. Таким образом - почему так привлекателен писатель в этом новом фильме? Потому что в какой-то степени он в состоянии повилять на судьбу и героя и читателей. Он есть фигура близкая к Богу. Достаточно лестное сравнение. И мне кажется, эта литературоцентричность в картине является принципиально важной. Здесь есть некоторый, я бы даже сказал, фаустовский мотив, потому что какая степень доверительных отношений возможна между писателем и героем? До какой степени писатель может открыться своему герою, чтобы получить в ответ открытую реакцию своего предмета исследования? В данном случае, преступника Пери Смита. И между ними существует определенная связь. В какой-то степени мы можем предполагать, что это связано с гомосексуализмом Капоте, мы можем предполагать, что он сексуально привлечен к преступнику. В какой-то момент сам герой, сам Труман Капоте говорит: "У меня такое ощущение, что я с этим человеком вырос в одном доме. Но я вышел через парадную дверь, а его выпустили с черного входа". Александр Генис: Как у Достоевского. Писатель всегда чувствует себя преступником, уже потому, что он преступает предыдущие нормы. Андрей Загданский: Совершенно верно. Я убежден, что можно развить эту мысль гораздо дальше. Потому что всегда существует связь между художником и преступником. И тот и другой исследуют границы дозволенного обществом. Каждый делегирован по-своему. Один - на преступном пути, другой - на пути искусства. Эти пересечения дают определенную связь, определенное взаимное притяжение, которое так здорово работает в этом фильме. Александр Генис: Не только в фильме, но и в книге. Надо сказать, что "Обыкновенное убийство" производит сильнейшее впечатление. Хотя это не моя любимая книга Капоте. Я больше люблю его ранние, лирические произведения. Но, конечно, Капоте - это классика. Насколько удачно режиссер смог справиться со славой Капоте? Насколько адекватен писатель своему собственному образу? Андрей Загданский: Мне кажется, что актер Филип Симор Хоффман, который играет Капоте, справляется со своей ролью совершенно блестяще. Я абсолютно убежден, что мы услышим это имя в феврале, когда будет объявлен список оскаровских номинаций. Есть один совершенно замечательный момент, когда тогдашний редактор "Ньюйоркера" Уильям Шон, говорит Капоте, что его книга, когда она выйдет, изменит представление о nonfiction literature. Камера запечатлевает невозмутимое лицо писателя, на котором вдруг эта маска раскалывается маленькой улыбкой тщеславия. Совершенно замечательное мгновение. И на таком уровне Хоффман держится на протяжении всего фильма. И еще одна интересная деталь, которая тоже мне очень понравилась в картине, это то, что интонация всего фильма - шепот. Поскольку принципиальный звуковой ключ - это доверительные, почти шепотом разговоры в тюрьме между писателем и Пери, то кажется, что вся картина выдержана в этой интонации доверительного шепота, который лишь иногда взрывается либо вечеринками, где, как правило, доминирует писатель в Нью-Йорке. Александр Генис: Знаменитый плейбой, кстати. Андрей Загданский: Очень ярко выраженный в своей гомосексуальности, в своих манерах, в своем маньеризме, в своей речи, в своем умении одергивать и останавливать людей. И еще один яркий звуковой акцент в картине, когда приговор приводится в исполнение и грохот люка который открывается под ногами повешенных. Удивительно, что после этой книги Капоте прожил еще 20 с лишним лет и не напечатал ни одного произведения. Он не мог закончить ни одну книгу. Этой надписью заканчивается фильм. И есть цитата, которую он поставил в эпиграф своего последнего романа, который он не опубликовал и не закончил: "Услышанные молитвы принесли больше слез, чем молитвы не услышанные". Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: В среду у одной из самых популярных в мире групп - INXS - выходит новый альбом с подходящим названием "Переключатель" (Switch). "Подходящим" - потому, что это первый полноценный диск за восемь лет, прошедших со дня смерти солиста группы - Майкла Хатченса. Тогда в 1997 году 37-летнего Майкла нашли повешенным в гостиничном номере в его родном Сиднее. Причиной смерти признали самоубийство. С тех пор группа мыкалась от проекта к проекту, но всё не могла переосмыслить себя без Майкла. Но вот этим летом музыканты, наконец, взялись всерьёз за поиск нового солиста. Сразу в четырёх англоязычных странах выходит и быстро набирает популярность телепередача-конкурс под названием "Рок-Звезда: INXS". Сделанная как нечто среднее между реальным телевидением и рок-концертом программа показала 15 молодых исполнителей, боровшихся за право стать полноправным членом группы. Победителем стал 30-летний канадский музыкант Джей-Ди Форчун. Прямо с теле-сцены INXS - уже в полном составе - ринулись завоёвывать мир заново. Практически на следующий день начались гастроли по всей Северной Америке, включая восторженную Канаду, а между шедшими с неизменным анашлагом концертами, новый INXS сумели успеть закончить давно обещанный альбом. Как давний поклонник прежней группы, я, естественно, был настроен скептически, но, прослушав альбом, должен сказать, что он засчитывается. Не опуская планку, обновленная группа не боится экспериментировать и меняться - как, например, в этом латино-американском рок-рэгги. Переключившиеся INXS: "Никогда тебя не отпущу" (Never Let You Go). Александр Генис: В Америке власть, во всяком случае, та, что достается в результате выборов, не приносит денег. Добравшемуся до крупного поста, кандидату запрещено заниматься бизнесом. Все его инвестиция замораживаются и дела передаются в ведение особых финансовых органов, следящих за тем, чтобы политика не пересекалась с экономикой. Обезопасив себя с одной стороны, американская система открыта с другой. Политика не позволяет на себе разбогатеть, но любит, когда на нее тратят деньги. Что постоянно происходит в каждой предвыборной кампании. Так, совсем недавно у нас выбирали сразу двух важных мне чиновника - губернатора штата Нью-Джерси, где я живу, и мэра Нью-Йорка, где я работаю. В обоих случаях победа досталась баснословно богатым людям. На выборах в нашем штате миллионер Корзайн, победив в отчаянной борьбе соперника (тоже, кстати сказать, миллионера), стал губернатором Нью-Джерси, а на другой стороне Гудзона, миллиардер Майк Блумберг опять завоевал себе должность мэра Нью-Йорка. Обоим триумфаторам победа стоила очень дорого. Судите сами: губернатор Джон Корзайн потратил на кампанию 43 миллиона из своего кармана, мэр Блумберг (его личное состояние оценивается в шесть миллиардов) вложил в предвыборную борьбу 70 миллионов. Деньги, однако, отнюдь не является гарантией победы. В прошлом в этом могли убедиться такие знаменитые магнаты с политическими амбициями, как Стив Форс и Росс Перо. Да и сейчас ситуация, в сущности, не изменилась. Скажем, на прошлогодних выборах Блэр Халл потратил 29 своих миллионов, но сенатором от Иллинойса все равно стал Барак Обама, восходящая звезда демократический партии, который побеждает не капталом, а обаянием. Согласно данным особой политической статистики ни один из десяти наиболее щедрых на предвыборную кампанию кандидатов не сумел победить в ней Какие же отношения связывают деньги и политику в Америке? Ответ на этот вопрос ищет корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова. Ирина Савинова: На заре американской демократии все кандидаты на государственные посты сами платили за все - от рекламных листков и объявлений в газетах до обхаживания (за едой и выпивкой) других землевладельцев. Сбор денег, пожертвований на предвыборную кампанию, пресловутый "фандрейзинг", был крайне редок, а роль штата избирательной кампании выполняла лошадь. Как известно из истории, молодой Джордж Вашингтон не получил место в парламенте Вирджинии из-за того, что поскупился на угощение для избирателей в день выборов. На следующих выборах Вашингтон на свои деньги всех угощал и ромом, и пуншем, и вином, и крепким сидром. Другими словами, личный капитал много значил для победы уже тогда. Только что прошли выборы в Нью-Йорке, в которых выигравший их мэр города Майкл Блумберг (размеры его личного состояния оценивается в 6 миллиардов долларов) потратил неслыханно огромную сумму для победы. Что могут сегодня купить кандидаты-мегамиллионеры, сколько и на что они тратят, как вообще взаимодействуют деньги и политика - за ответами на эти и другие вопросы я обратилась к профессору политических наук колледжа Хантер и аспирантуры университета города Нью-Йорк Эндрю Полски. Какова роль денег в американской политике? Эндрю Полски: Подойти к ответу на вопрос о роли денег и о богатых кандидатах в американской политике нужно вот с какой стороны: как выросла зависимость американской политики от денег. Провести сегодня избирательную кампанию, на всех политических уровнях, стоит баснословно дорого. Если поговорить на эту тему с закаленным ветераном, он сразу укажет на то, насколько дороже стоит провести кампанию сегодня, чем даже одно поколение назад. И отсюда следует, что очень состоятельные кандидаты имеют явное преимущество. Ирина Савинова: Что могут "купить" очень состоятельные кандидаты? Эндрю Полски: Прежде всего - рекламу. На нее тратится львиная доля бюджета. В ходе только что прошедших выборов в Нью-Йорке мэр Блумберг пустил в ход 10 рекламных телевизионных роликов. Кстати, один был на русском языке. Деньги также нужны для обработки результатов голосования, создания обширных баз данных, опроса электората, выяснения его предпочтений. Все это держится на деньгах. Майкл Блумберг финансировал с лихвой все эти статьи расхода. Ирина Савинова: Сколько же ему стоила его кампания? Эндрю Полски: Мэр Блумберг потратил более 70 миллионов долларов. В Нью-Джерси на выборах в Сенат оба кандидата истратили по 30 миллионов долларов каждый. Это был рекорд штата по финансовым вложениям в выборы. Провести успешную кампанию и победить на выборах в Палату представителей стоит сегодня, как правило, миллион долларов. Можно добавить, что в Палате представителей 435 членов, избираемых на два года. Конечно, эти деньги совсем не обязательно должны быть из собственного кармана кандидата, но откуда-то они должны возникнуть. Их можно собирать старательным "фандрейзингом" среди тех групп избирателей, групп, чьи интересы кандидат будет отстаивать впоследствии, так называемых, комитетов политических действий. Однако этот процесс требует огромного времени. А если у вас есть свои деньги, то можно избежать утомительных сборов пожертвований на избирательную кампанию. Ирина Савинова: А почему тогда миллиардер Росс Перо не победил в выборах? Эндрю Полски: Потому, что Росс Перо был кандидатом от третьей партии. В американской политической системе кандидат от третьей партии должен решить несколько трудных задач. Главная из них - он должен сражаться сразу с двумя оппонентами, Несмотря на это, в 1992 году Перо провел очень успешную кампанию, получив 20 процентов голосов. Это - огромной успех. Ирина Савинова: Так все-таки, стоит вкладывать свои деньги в избирательную кампанию? Эндрю Полски: На каких-то уровнях, конечно, да. Если кандидат тратит намного больше, чем его оппонент, то он значительно улучшает свои шансы на победу. Но гарантий тут нет. Часто бывают случаи, когда тот, кто тратит больше денег, все равно проигрывает сопернику. В целом правило такое: если кандидат может создать крепкую независимую от его собственных средств финансовую основу для своей избирательной кампании, он выиграет, даже если его оппонент окажется куда богаче. Ирина Савинова: Для избирателя это плюс или минус, если кандидат миллионер? Эндрю Полски: Я думаю, что и плюс, и минус. Многие считают, что это только плюс, потому что деньги - основа политической независимости кандидата. То есть политик будет поступать так, как находит правильным, а не в угоду лоббирующим группам. Но кто-то может думать по-другому. Отчасти это зависит от политической платформы кандидата. Возьмем, к примеру, последние выборы в Нью-Йорке и Нью-Джерси. Победившие - мэр Блумберг и губернатор Корзайн - выдвигали программы, которые можно назвать либеральными и прогрессивными. Они не отворачиваются от неимущих, они показали, что не бросят бедных на произвол судьбы. Такие политики импонируют избирателям, потому что кандидаты-миллионеры понимают нужды простых американцев. В противном же случае классовые различия и завистливая неприязнь к богатому кандидату возьмет верх. Ирина Савинова: Интересно рассмотреть эту проблему подробнее. Какие факторы привлекают и какие отталкивают избирателей в их отношении к богатым кандидатам? Эндрю Полски: Это действительно интересный вопрос. Я считаю, что избирателям все равно, сколько у кандидата денег. Этот фактор не так много для них значит. Дело в том, что в Соединенных Штатах существует давняя традиция уважать человека, который начал с самого низу и нажил состояние. В каком-то смысле ведь это и есть "американская мечта". Деньги - показатель успеха. Избиратели не укоряют кандидата за то, что он сперва крупно заработал, а потом пошел в политику. Совсем другое дело, когда состояние достается в наследство. Так произошло, например, со Стивом Форбсом, боровшимся за выдвижение в кандидаты в президенты от республиканской партии некоторое время назад. Тот факт, что он не сам заработал свои деньги, а получил их в наследство, сыграл против него. Лучше всего, скажу я, избиратели относятся к тем, кто разбогател, занимаясь тем, что ему нравится. Есть еще одна причина, почему избиратели относятся спокойно к состоятельному кандидату. Находясь на выборной должности, он не будет иметь никаких обязательств перед группами, оказавших ему финансовую поддержку. Другими словами, частное состояние в глазах избирателей укрепляет его независимость от групп, лоббирующих свои интересы. Подведу итог: чтобы победить на выборах сегодня в Америке, нужно много денег. И их нужно либо собрать, либо иметь. Ирина Савинова: Есть миллионеры в Сенате? Эндрю Полски: Еще бы! По последним статистическим данным в Сенате 45 миллионеров. Они стали миллионерами до того, как были выбраны в Сенат. Сенатор работает, как и все. Но шансов нажить состояние на рабочем месте у него практически нет. Иначе дела обстояли в далеком прошлом. В Сенате тогда тоже заседали миллионеры. Но они могли обогатиться, используя возникающие политические возможности. Теперь законы изменилось. Сегодня сенаторы не распоряжаются своими деньгами и не выносят решений, которые могли бы принести им персональную выгоду. Ирина Савинова: Как обстоят дела с финансированием выборов в других демократических странах? Эндрю Полски: Соединенные Штаты отличаются от других стран тем, что попасть в бюллетень и участвовать в предварительных выборах сравнительно просто. Так было не всегда, но сегодня система довольно открытая. Наша система выборов в определенном смысле ближе к той, что существует не в Западной, а в Восточной Европы. Тут, почти как у нас в Америке, богачи часто сами идут в политику. Ирина Савинова: Профессор, а что, по-Вашему, изначально заставляет миллионера заняться политикой? Эндрю Полски: Что называется - хороший вопрос. Уж точно политика не делает их богаче. Есть много примеров, когда люди лишаются своего состояния в политической борьбе. Почему же они это делают? В прошлом бизнесмены были удовлетворены тем, чем они успешно занимались, и не шли в политику. Потом что-то изменилось. Что именно? Появился культ знаменитостей. Мы восхваляем и прославляем атлетов, рок-певцов, музыкантов, телезвезд, киноактеров. Успешные бизнесмены далеко не всегда получают признание вне их собственного круга. А некоторым из них хочется оставить более заметный след в истории, добиться признания широкой публики, самим стать знаменитостями. Политика открывает путь к иному статусу. Важно и то, что политика позволяет миллионерам что-то дать обществу. Они достигли огромного успеха в бизнесе, им больше денег не нужно, но им необходима цель в жизни. Александр Генис: Головокружительный успех книги Дэна Брауна "Код да Винчи", как это всегда бывает с международными бестселлерами, погнал перед собой волну подражаний. Это вовсе не значит, что все бросились создавать клонированные триллеры. Скорее, уловка Брауна, в которой он сам признался интервьюеру, подсказала беллетристам новый ход - прислониться к чужой славе, опереть роман на всем известные и всеми любимые шедевры. Сам Браун снял сливки, взявшись за Леонардо. Но музеи все еще полны сокровищами мировой живописи У микрофона ведущая "Книжного обозрения" Марина Ефимова. ДЖОНАТАН ХАРР, "ПРОПАВШАЯ КАРТИНА" Марина Ефимова: В январе 1603 года римский аристократ по имени Маттеи заплатил огромную сумму в 125 скуди за картину, на которой, в соответствие с записью его секретаря, было изображено "Взятие под стражу Иисуса Христа в Гефсиманском саду". Художник - знаменитый Микельанджело Меризи, известный под именем Караваджо, - был новатором, революционером - почти Пикассо 17-го века. Но к апрелю 1921 года вкусы публики довольно сильно изменились: реализм презирался как жанр вот уже два века. Поэтому картина "Взятие Христа под стражу", на этот раз ошибочно приписанная третьестепенному голландскому живописцу, была продана на аукционе в Эдинбурге за гроши - за 8 гиней. И на этом ее следы потерялись. Прошло еще 30 лет, и вкусы публики совершили новый кувырок, описанный искусствоведом Брюсом Хэнди в рецензии на книгу "Пропавшая картина": Диктор: "Уже с середины 20-го века каждый человек, у которого на стене висел календарь, изданный музеем "Метрополитен", был способен узнать и жанровые картины Караваджо - его эрмитажного "Юношу с лютней", его "Шулеров", его картины на библейские сюжеты с их глубоким темным фоном и драматически высвеченными сбоку лицами, плотью, складками одежд. Не он ли был вдохновителем киножанра "фильм-нуар"? Кроме того, всем было известно, что Караваджо прожил короткую и бурную жизнь: он убил человека в драке из-за карточного долга и бежал из Рима, прячась от правосудия. А если прибавить к этому заметные гомоэротические мотивы в его картинах, то вы получите все ингредиенты сегодняшней музейной звезды. Поэтому до 1990 года картина "Взятие Христа под стражу" была одним из самых знаменитых в мире пропавших шедевров. Она была известна только по копиям, сделанным в разное время разными последователями Караваджо". Марина Ефимова: В 1990 году эту картину неожиданно нашли. И нашла ее 24-летняя Франческа Капелетти, аспирантка Римского университета. Чтобы получить доступ к архиву аристократической римской семьи, Франческа должна была заслужить доверие рехнувшейся от старости маркизы и потом пустить в ход все лукавые приемы детектива Коломбо, героя популярного американского телевизионного сериала. Книга Харра - увлекательная детективная хроника, и ее успех у читателей обеспечен, по-моему, тем, что автор не пытается беллетризировать эту хронику, не придумывает за участников всей этой истории их чувства и мысли, а строит увлекательность рассказа на реальных деталях. Например, описывает тот драматический момент, когда Франческа Копелетти и ее коллега Лора Тэста, исследуя в архиве историю другой картины Караваджо, наткнулись на упоминание работы, датированной 1603 годом, и потянули за первую ниточку огромного запутанного клубка. Или автор описывает томительное ожидание тайной встречи с отвергнутым истэблишментом экспертом, когда обе молодые женщины от волнения непрерывно ели "джелато" (знаменитое итальянское мороженое). Но, пожалуй, увлекательней всего Харр описывает профессиональную работу искусствоведов и реставраторов - то есть, обследование, чистку и обновление картины Караваджо. Досконально зная их работу, писатель и нас заражает своим восхищением перед мастерством реставраторов и их страстной преданностью искусству. Вот, например, как мастер Эндрю О'Коннор чистит грязную картину: Диктор: "О'Коннор слюнявил ватные шарики, чуть смоченные дистиллированной водой и терпеливо отчищал сантиметр за сантиметром. Он объяснил, что слюна содержит энзимы, которые снимают грязь и жир. "А в Италии, - сказал он, - многие реставраторы чистят картины маленькими хлебными мякишами". Он рассказывал, что процесс очистки картин, писаных маслом, имеет длинную историю, полную потерь. Когда-то их пытались мыть водой с мылом, чистить содой, золой и даже щёлоком. И множество шедевров были безнадежно испорчены. О'Коннор относился к картинам, почти как к живым существам. "Хорошо, что они не умеют кричать и плакать, - говорил он, - иначе в музеях нам пришлось бы ходить, зажав уши"..." Марина Ефимова: На возникшей из небытия картине Караваджо в правом верхнем углу, над головой стражника в шлеме, видно полуосвещенное лицо человека, который держит фонарь. Это - автопортрет художника. Причем, символический: художник, освещающий историческую сцену. Но на лице этого персонажа - лишь выражение любопытства, и потому непонятно, какова его сюжетная роль в этой картине - то ли он просто наблюдатель, то ли пришел вместе со стражниками? Караваджо часто изображал себя на картинах, и почти всегда в ужасных ролях. Например, на картине, где изображен юный Давид с поверженным Голиафом, он стал моделью для Голиафа - это его голова изображена с выражением застывшего отчаянья на лице, с кровью, хлещущей из разрубленной шеи. А о картине "Взятие Христа под стражу" Хэнди пишет: Диктор: "Каждая фигура на картине (стражников, Иуды, кричащего ученика Христа) - темная ночь души. Именно поэтому, я думаю, что эта картина Караваджо находит такой отклик у современного зрителя: за три века до Мунка с его "Криком" Караваджо создал эквивалент ужаса в живописи. Марина Ефимова: Одним из главных действующих лиц книги "Пропавшая картина" является лучший итальянский реставратор Серджио Бенедетти - спаситель и погубитель шедевра Караваджо. Дело в том, что заделывая (с редчайшим мастерством) сеть так называемых капиллярных трещин на картине, Бенедетти использовал клей, сделанный (помимо прочих ингредиентов) из кроличьей кожи и бычьей желчи. Через шесть лет после восстановления картины, в 1997 году, обнаружилось, что она насквозь проедена жучком, кормившимся все эти годы кроличьим клеем и бычьей желчью. Хэнди пишет: Диктор: "Несмотря на героические усилия всех участников эпопеи, картина Караваджо была спасена лишь на несколько лет. Похоже, что слова христианской надгробной молитвы: "ashes-to-ashes" - "прах - к праху" - годятся и для картин, а не только для их авторов". Марина Ефимова: Если продолжать историю картин Караваджо, то можно напомнить, что с наступлением 21-го века вкусы зрителей опять изменились. Сейчас визуального наслаждения (и душевного волнения) от его картин кажется мало. И в Эрмитаже от дивной картины Караваджо "Юноша с лютней" теперь будет еще и пахнуть духами "Караваджо", в которых смешаны запахи всех цветов и фруктов, изображенных на картине. Страшно подумать, что бы сделал бешеный Караваджо с парфюмером Лорой Тонатто, если бы узнал о ее добавке к его работе. Александр Генис: В определенном смысле, Лермонтову повезло на Западе больше Пушкина. Конечно, последнего все знают как русского гения, но для большинства его сочинения ассоциируются скорее с оперой, чем с книгами. И это понятно. Несмотря на героические усилия переводчиков, пушкинские стихи на английском так и не вошли в состав американского образования. Однажды, когда мне довелось в Карнеги-холл слушать "Онегина" в прекрасном исполнении, я поймал себя на мысли, что по-английски поэзия Пушкина напоминает его же письма. Лермонтов - другое дело. Его дивная проза очень рано нашла поклонников у сравнительно массового читателя. На французском его печатал Дюма в своем журнале "Мушкетер". Сейчас на стороне нашего классика еще и обстоятельство - южные войны, которые придают актуальность кавказским страницам Лермонтова. Во всяком случае, новый перевод "Героя нашего времени" вызвал любопытную полемику в высоколобой американской прессе, начатую статьей влиятельного критика Кристофера Хитченса в журнале "Атлантик монсли". Рассказать об этой дискуссии - и принять в ней участие - я пригласил поэта "Американского часа" Владимира Гандельсмана. Владимир Гандельсман: Можно лишь порадоваться тому, что интерес к шедевру русской прозы не утихает со времени его написания. В связи с этим рецензенты нового перевода, который выполнил мистер Аплин, англичанин, учившийся долгое время в России и переводивший Гоголя, Чехова, Толстого, Хаджи Мурата, Татьяну Толстую и пр., задаются вопросом, - чем вызван сегодняшний интерес к роману Михаила Юрьевича? Конечно же, дело не обходится без ссылки на Владимира Набокова, осуществившего в 50-е годы прошлого века свой перевод и написавшего предисловие, как всегда - безапелляционное и вызывающее. Пусть оно послужит нам отправной точкой в беседе о рецепции Лермонтова в Америке. Итак, Набоков писал: "В исследовании, посвященном "Герою нашего времени", нелишне было бы отметить: сколь бы огромный, подчас даже патологический интерес ни представляло это произведение для социолога, для историка литературы проблема "времени" куда менее важна, чем проблема "героя". Так ли это? Не выдвигает ли Набоков ложную антитезу? Ведь историк литературы неизбежно и историк, и социолог. Александр Генис: Так-то оно так, но разве это привлекает нас к роману? Я, пожалуй, согласен с Набоковым. Исторический фон? Царская Россия? Нет, секрет в жанре, который выдает тайные намерения автора. Используя форму приключенческого романа, Лермонтов под видом развлечения вынудил читателя к освоению поэтики синтетического романа. Отсюда и не утихающий интерес к нему: каждое поколение, по мере развития прозы, находит там свое: и психологизм, и мистику, и абсурд. Фокус в том, что классический герой авантюрного романа наделен необычной чертой - самоанализом. Владимир Гандельсман: Согласен, в этом необычность и глубина лермонтовской вещи. Эти пять филигранно сделанных историй, дающих, подобно "Рассемону", пять проекций на краткую жизнь обреченного молодого человека, - наиболее интересный способ его показа. Однако сегодняшнему западному читателю, как следует из дискуссии в журнале "Атлантик монсли" по поводу нового перевода, - это наиболее интересный способ показа ВРЕМЕНИ, а не героя. И прелесть этой книги во многом принадлежит контексту, и ни одно издание, включая весьма искусный перевод мистера Аплин, не обходился без того исторического фона, на котором разворачивается его действие. Разве не важно и не интересно знать, что русская литература этого времени находится под влиянием либеральных тенденций декабризма, что по Байрону - а Печорин и Лермонтов были "байронистами" - долг мятежника культивировать свою смерть, вообще градус жизни, что в 1832 году Лермонтов написал стихи "Нет, я не Байрон, я другой, еще неведомый избранник, как он, гонимый миром странник, но только с русскою душой. Я раньше начал, кончу ране, мой ум не много совершит; в душе моей, как в океане, надежд разбитых груз лежит. Кто может, океан угрюмый, твои изведать тайны? Кто толпе мои расскажет думы? Я - или Бог - или никто!", что, предвидя свою смерть, Лермонтов пишет еще более провидческие строки: "В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я; глубокая еще дымилась рана, по капле кровь сочилася моя..."? Александр Генис: Знать это необходимо, причем, хорошо бы - школьнику. Но роман есть роман, а не учебник истории, и читают его не для того, чтобы изучать политику русского царизма на южном Кавказе. Я думаю, главный интерес не в этом, а в характере Печорина. В его личности соединяется нарядная исключительность с видовой заурядностью. Его тайна - не в том, почему он герой своего времени, а в том - почему он такой, как мы. Владимир Гандельсман: Для американского читателя дело обстоит не совсем так. Возможно, сказывается незнание русской истории. Если, как горько и саркастически выразился Набоков в связи со смертью Лермонтова, "сон поэта сбылся", то нам непременно следует знать все "предлагаемые обстоятельства" этого "сна", который еще называют жизнью. Интересно, что иронию в названии романа, за которое досталось в свое время Лермонтову, - мол, что это за аморальный герой такой? - один из американских критиков прочитывает как иронию по поводу времени, а не героя. Вечное российское крепостное рабство, кнут, эпидемия пьянства в армии, снобизм и фаворитизм в аристократических кругах. Интересно и то, как прослеживается скрытое влияние Пушкина. Пушкин, который пытался найти компромисс с царем, возмущает непримиримого ненавистника Николая - Лермонтова, - в стихотворении "Смерть поэта" он вопрошает: "Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, зачем поверил он словам и ласкам ложным, он, с юных лет постигнувший людей?" Признаться, я никогда не читал эти строки как возмущение, но слышал в них горечь и недоумение. Александр Генис: Я вас понимаю. Соблазнительно подумать, что Лермонтов заставил Печорина делать то, что Пушкин не смог: раскрыть заговор против него и действовать безжалостно и хладнокровно против убийцы? Владимир Гандельсман: Это выглядит особенно печально, потому что и сам он не был способен избежать трагизма жизни и смерти. И никогда не услышал комментария Николая "Собаке собачья смерть". Но опять же - контекст времени: лермонтовское равнодушие к обстоятельствам могло соответствовать либо аристократическому презрению, либо открытому выходу на врага, - и декабризм давал примеры и того, и другого пути... Главное достоинство книги - аромат самой прозы "Героя нашего времени". Александр Генис: Помните, каков итог долгого самоанализа Печорина? "И может быть я завтра умру!... И не останется на земле ни одного существа, которое поняло бы меня совершенно". Напрасно мы ждем, что Печорин раскроет тайну своей личности. Не потому ли, что тайна это не его, а наша? То есть каждого человека, которого невозможно понять "совершенно"? Владимир Гандельсман: Здесь, между прочим, нас ждет неожиданный поворот, который озвучен в современной американской критике. Дорис Лессинг цитирует в предисловии к переводу Аплина слова Печорина, когда он недоумевает по своему поводу, - зачем ему победы над женщинами, когда он ничего от них, в сущности, не хочет. Что, мол, за женское кокетство у мужчины? Комплекс Казановы, - рассуждает она, - лихорадочное и неразборчивое преследование женщин, которых вовсе не желаешь, - это что-то из разряда завуалированных симптомов подавленного гомосексуализма. А кто-то из критиков упоминает о гомосексуальных отношениях между Геккерном и Дантесом, ни к селу, ни к городу, на мой взгляд. Заподозрен и Лермонтов. И тут я уже открыто перехожу на сторону Набокова, который ненавидел все эти фрейдистские штучки. Тайна остается тайной, и если мода в культурном мире вынуждает современных авторов в своих раскопках подсознания расшаркиваться перед ними, то это не значит, что я тоже должен ей подчиниться. Не будем насиловать "Героя нашего времени", оставим его наедине со своими новыми американскими читателями и закончим набоковским пожеланием: "От перевода требуется абсолютная точность. Больше ничего". |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
