Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[26-12-01]
Культура против цивилизации. Часть 1Ведущая Ирина Лагунина Ирина Лагунина: Террористические акты 11-го сентября, споры сибирской язвы почтой, война против терроризма, коалиция государств против террора фундаменталистов, ужесточение законодательств демократических стран мира. Что изменилось в психологии общества и международных отношений за первый год нового столетия? Об этом беседа с философом, преподавателем Европейского центра стратегических исследований имени Джорджа Маршалла в немецком городе Гармиш, профессором Александром Гариным. Александр Гарин: Если мы вспомним, как развивались события на рубежах столетий, то любопытно - обычно в конце столетия накапливается определенный интеллектуальный капитал, какие-то доминирующие центральные идеи, разнообразие идей альтернативных. Этот интеллектуальный капитал в начале следующего столетия переходит в политику. Дальше, что из этого люди делают: или какой-нибудь ужас, или что-нибудь хорошее. Может быть, не безынтересно было бы вспомнить 16-й век, реформация. Вот что можно было сделать из реформации? Совершенно другое направление, нежели то, что сделали, - терпимость. Локк пишет о терпимости. Это родилось именно из столкновения двух религий, при которых ни одна из них не выиграла. Вот это был 17-й век. Возьмем 18-й век. К концу 18-го века накапливается идея разума, идея того, что мир управляется законами. Затем, идея либерализма о том, что надо открыть талантам дорогу. И после этого в начале века мы видим французскую революцию. Что можно сделать из этого? Можно сделать террор. В конце 19-го века мы видим идеи позитивной науки. Но из этой науки в 20-м веке делают расизм. Интересно, что откроется в начале следующего века, в начале нашего века из того капитала, который мы вынесли только что из предыдущего? Ирина Лагунина: Первый год столетия уже принес не положительное начало, а ужас террористических актов. Александр Гарин: Мне кажется, что в каком-то смысле можно посмотреть на это и положительно. Мы избавились от фундаментализма, не правда ли? Фундаментализма, как альтернативы развития на пути модернизации. Были попытки реализовать политику в этом направлении в 20-м веке. Когда мы смотрим на 21-й век, то мы видим, что западные страны, по крайне мере, сделали вывод о том, что ни крайний коммунизм, ни крайний капитализм, ни крайний фундаментализм, типа национализма, и так далее, невозможны. Нет, но должен быть некий баланс. И в этом смысле мы можем посмотреть позитивно на то, что будет. А, с другой стороны, конечно, история делается людьми. Из тех же самых идей можно слепить неизвестно что. Но давайте посмотрим все-таки на 11-е сентября. Под знаком чего это стоит? Популярно было выражение о том, что атака 11-го сентября была атакой на цивилизацию. Атакой на цивилизацию чего, во имя чего? Если вы, например, взгляните на арабское телевидение "Аль-Джазира", очень интересно, даже если вы не понимаете, о чем там говорится, то сам зрительный ряд показывает вам, что вы видите культуру так, как мы ее не воспринимаем, арабскую культуру, то, что мы называем фундаментализмом. Скажем, Хомейни проходит перед каким-то строем официальных лиц в соответствующей манере. Дальше, вы видите бин Ладена - это тоже соответствующая стилистика. Простые лица арабов или афганцев высвечиваются по-другому. Вы видите большую симпатию к культуре. И вот эта борьба культуры против так называемой цивилизации - одна из тех формулировок, в которой стороны видят события. Хорошо, все осуждают терроризм, но что стоит за фундаменталистским терроризмом? Когда мы обращаемся к голосам другой, не западной, стороны, то они говорят так, что вот этот удар заставил Соединенные Штаты понять, что они являются поверхностной технической цивилизацией, что они не понимают глубоких культур и глубоких ценностей других народов, они разрушают эти ценности. Вообще, весь этот западный модерн должен был бы дать технологию мобильных телефонов или компьютеров, но оставить ценности этих культур нетронутыми. Очень интересно, что такая естественная, с их стороны естественная, реакция вызывает одновременно реакцию и с западной стороны. Нам удивительно, что люди могут смотреть на нас, на Запад, с этой точки зрения. Мне кажется, один из вызовов нового века - это вызов культуры перед цивилизацией, или в отношении цивилизации. Ирина Лагунина: Профессор Гарин, вынуждена заметить, что приблизительно такое же отношение к Соединенным Штатам было и в Европе. Шок 11-го сентября несколько снял эти настроения. С другой стороны, все мы неожиданно увидели людей, скажем, арабского происхождения, многие из которых выросли в Европе, получили здесь образование и воспитание. Но они вышли на улицы и давали интервью нам, журналистам, и всей душой поддерживали и талибов в Афганистане, и, зачастую, бин Ладена. Что за этим стоит? Александр Гарин: Тема о том, что культура и цивилизация противоположны друг другу, что их можно понимать как противоположности друг друга, родилась когда-то в Германии. Причем, родилась она в конце 18-го века - в начале 19-го века. Эта концепция, поначалу философская концепция, стала очень популярной для восточноевропейских стран, вообще, для всех тех стран, для которых Германия послужила образцом философии. Эхо этой философии мы видим в этих формулировках о том, что есть, с одной стороны, глубинная культура, а, с другой стороны, поверхностная цивилизация. Некоторые западные страны, особенно авангард этих стран - Америка, воплощают собой вот эту техногенную цивилизацию, цивилизацию Макдоналдса, компьютера, и являются поневоле разрушающими для глубоких, глубинных культур. Ирина Лагунина: Как, на чем зародилось это отношение в Германии? Александр Гарин: В Германии, в отличие от Франции, аристократы и буржуа были отделены социальной дистанцией. Вообще, первый раз слово цивилизация стало употребляться французами, французскими реформаторами 18-го века. К чему это относилось? К тому, что государственная власть французская, короли, администрация, наконец, осознали, что нельзя произвольно вмешиваться в экономическую и даже в политическую жизнь, что есть некие законы, которые надо уважать. Это считалось цивилизованным уровнем мышления по отношению к своему прошлому варварству. Естественно, что французские реформаторы, которые продвигали цивилизованное мышление, были из разных слоев. Французское общество было так организовано, что аристократия адаптировала, принимала в свои круги всех тех, кто интеллектуально был способен на то, чтобы выдвинуть новую идею. Поэтому социальная ситуация была несколько иной по сравнению с Германией. В Германии местная аристократия говорила по-французски, а буржуа по-французски не говорили. И немецкая аристократия не принимала к себе интеллектуалов из бюргерского сословия. И бюргерское сословие, то есть буржуа, мстили аристократам тем, что сформулировали оппозицию такого рода: да, у наших аристократов есть цивилизация, но цивилизация - это что? Это просто манеры или возможности. Скажем, аристократ путешествует по миру, поэтому у него есть эрудиция, он много всего видел, а вот мы, скромные люди, у нас всего этого нет, зато мы глубоки, зато если мы делаем что-то, то мы делаем глубоко. У нас, может быть, нет таких хороших манер, но зато мы представители народа, мы ближе к корням. С другой стороны, интеллектуальная жизнь в Германии в значительной степени продвигалась вперед именно выходцами из бюргерского сословия. В основном она происходила около университетов. Во Франции - нет, во Франции знаменитые салоны, круги, при дворе, в столице, в Париже. Другого рода была интеллектуальная жизнь. Немецкие реформаторы в этом смысле, как представители бюргерского сословия, конечно, в области государственного строительства мечтали идти французским путем. Франция опережала. То, что было цивилизацией во Франции, означало передовые методы в политике, передовые методы ведения хозяйства и так далее. В то время как в Германии энергия интеллектуала уходила в основном в дух, в область культуры. Если во Франции свободно говорили друг с другом, то в Германии писались толстые книги, говорилось с кафедр. Но противопоставление цивилизации и культуры, как я сказал, это было внутринемецкое противопоставление разных сословий. Ирина Лагунина: Противопоставление цивилизации аристократии против культуры бюргеров - это все-таки противопоставление, а не конфликт. Под влиянием чего обострилось противоречие? Александр Гарин: Ситуация изменилась вместе с Наполеоном. Когда Наполеон принес свой "Code Civil", без сомнения продукт цивилизации, которому немцы могли бы позавидовать. Но Наполеон принес его на немецкие земли вместе с оружием, и акценты резко сместились. Немецкие интеллектуалы, вместо того, чтобы отделить одно от другого и сказать, что, естественно, Франция опережает нас в области государственного строительства, в области создания цивилизованного государства, цивилизованной экономики, и мы должны идти этим путем, вместо этого они сказали, что нам нужно мобилизовать народ против всего французского. Знаменитый Фихте со своими лекциями в Берлине старался внушить немцам, что у них тоже есть что-то свое в противоположность французам. И вот это внутреннее немецкое различие между цивилизацией и культурой, как между поверхностной цивилизацией аристократов и глубокой культурой народной, представленной бюргерским сословием, перенесли на международные различия. То есть после наполеоновского нашествия в Германии стало модно формулировать свою идентичность как идентичность культуры. Мы народ культуры, а вот они, западные страны (тогда Германия смотрела на Англию и на Францию как на страны западные), вот они, эти люди не глубокой культуры, эти люди поверхностной цивилизации. Да, они продвинулись дальше в экономике, в политике, ну и что?.. И дальше развитие идет тяжелым путем. Философия говорит о том, что настоящее понятие нации не является политическим, не является территориальным, нацию вы не можете выбрать, в нации вы рождаетесь, это кровь и почва. Если вы рождаетесь в нации, но у вас нет государства, это не страшно, потому что сначала вы должны открыть культуру. Культура это фольклор. Если его нет, его надо собрать и написать на этом языке книги. И затем уже с культурной позиции потребовать государство. И, с одной стороны, это, конечно, имеет очень большую позитивную сторону. А именно: вместо того, чтобы смотреть на крестьян как на странных людей, которые неизвестно что, копаются у себя там с животными и не обладают никакой культурой, с позиции этой философии они именно и являются носителями культуры. С другой стороны, немедленный минус: раз вы рождаетесь в культуре, значит, есть люди, чуждые этой стране. Скажем, люди не той национальности, не того этноса. И понятно, куда это может привести политически дальше. Ирина Лагунина: Можно ли проследить, под влиянием каких факторов Германия отказалась от этого подхода? Александр Гарин: Еще во время второй мировой войны Германия формулировала свою идентичность таким же образом против Запада. А именно: мы являемся народом глубокой культуры, которой тысяча лет. Гитлер это определил вообще генетически, что немцы генетически являются народом культуры. Он транспонировал дарвинистское учение на то, что существуют конструктивные и неконструктивные расы. Но Германия именно так формулировала свою идентичность в противоположность поверхностной цивилизации Запада. Если мы проследим эту линию дальше, то, конечно, с 45-м годом все кончилось. Немецкие интеллектуалы, как по закону маятника, перешли даже в другую крайнюю позицию. Все, что было у нас до сих пор в традиции и все, что ценилось, - говорили они, - это все ведет к Гитлеру, это действительно культура, но ненужная нам культура, и мы должны стать учениками цивилизации. Мы должны взять то из западной цивилизации, что создает гражданина, что дает активного человека, который участвует в жизни. То есть действительно то, что создает политическую цивилизацию, и то, что создает цивилизованную экономику. Недавно еще в Германии шла полемика: можем ли мы говорить о так называемой ведущей культуре, доминирующей культуре? Это - отголоски того фона длинной философской истории оппозиции цивилизации и культуры. Ирина Лагунина: Что имеется в виду под ведущей культурой и почему вообще такой вопрос ставится? Александр Гарин: Имеется в виду следующее: при современной миграции, при наплыве людей, которые вышли из другого культурного круга, возникает столько вопросов, что поневоле приходится говорить о сложностях интеграции. И одна из консервативных немецких партий сформулировала вопрос так: может быть, Германия имеет право выделить какие-то черты культуры, которые являются ведущими, и постараться показать эмигрантам, что, пожалуйста, добро пожаловать, но вы должны уважать определенные пункты, определенные черты той культуры, которую мы ценим. Не все знают, что выдвинул эту идею исламовед Басем Тиби, один из лучших исламоведов, знатоков ислама, сам сириец по происхождению, сам верующий мусульманин, но просвещенно верующий мусульманин, профессор в Германии. И предложил он эту идею почему? Он взял пример Саудовской Аравии. Он писал, что в Саудовской Аравии вы не можете открыть институт Гете, а, с другой стороны, когда приезжают воинственные мусульмане в Германию и требуют, пользуясь западным либерализмом, открыть какие угодно организации, институты, в которых они одновременно отрицают ценности западного общества, они получают это право. Басем Тиби, как мусульманский диссидент, который вынужден был бежать, чтобы писать здесь свои работы об исламе (он не может это делать на родине), сказал, что Европа сдает свои ценности. Одна из ведущих ценностей - это ценность свободы. И те мусульмане, которые приезжают сюда, должны в первую очередь уважить эту ценность свободы. Ирина Лагунина: И чем закончилась эта дискуссия? Александр Гарин: Она привела к тому, что в основном консенсус был такой, что это неудачный термин, потому что немедленно находятся ксенофобы, которые интерпретируют его очень просто, не в смысле свободы, а в смысле того, что надо выгнать турок, которые живут в Германии. Поэтому сформулировать общую концепцию (даже если консервативные партии пытались сформулировать свои ценности культуры уже в западном смысле слова, то есть, какие цивилизационные ценности являются определяющими идентичность Германии), не получилось. Но потребность налицо. Ирина Лагунина: Вы говорите: с одной стороны - цивилизации, либеральные ценности, в первую очередь, свобода как либеральная ценность, с другой стороны, - культурные корни. Баланс между двумя этими сторонами выглядит довольно просто. И, тем не менее, теракт 11-го сентября многие интерпретировали именно как такой философский конфликт. Александр Гарин: Когда мы говорим, что это - атака террористов на цивилизацию, мы имеем в виду, что, действительно, это полное отрицание той либеральной культуры, которую мы ценим, без которой мы жить не можем. С другой стороны, когда вы слушаете ваших оппонентов, консервативные оппоненты формулировали события таким образом: вот эти либеральные западные цивилизации не понимают, что они делают с нами, что они делают с нашей культурой - они ее разрушают. Ее нужно защитить, даже если мы выбрасываем эту цивилизацию, не нужна нам цивилизация. Вот что такое талибы? Это возвращение к такому первоначальному синкретическому взгляду на мир, где все производство является символическим, где борода - это не борода, это не ваше индивидуальное решение, это элемент Космоса, где все включено в космическую картину. И эта картина имеет тысячу лет существования, ее дает интегральный взгляд на ислам. Вот как они смотрят на современный мир. Что такое цивилизация, с этой точки зрения? Сразу после терактов можно было видеть интервью с англичанами мусульманского происхождения, которые говорят: вот портреты женщин, которые тут повсюду развешены на английских улицах (он сам одет по-европейски этот человек, который дает интервью), вот их надо всех устранить, ликвидировать. Он живет в Англии, но он стремился бы вернуться к этой космической картине мира, в которую он бы был включен как элемент. И он называет это культурой. Попробуйте вы ему сказать, что он варвар, с его точки зрения - вы варвары. Как сочетать одно с другим? Как нести цивилизацию и одновременно не разрушать культуру, как примирить это? Мне кажется, что значительную часть нынешнего века будет занимать этот вопрос. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
